Архитектурный палимпсест Кавказской Албании: идентичность сквозь археологическую линзу

Кавказская Албания — это не просто исчезнувшее государство или одна из исторических провинций Восточного Закавказья. Это — сложное, многослойное культурное пространство, отражающее драматичную судьбу народа, чья самобытность преломилась сквозь призму времени, чуждых влияний и исторических пертурбаций. В этом пространстве архитектура выступает как едва ли не единственный осязаемый и прямой голос ушедшей эпохи, голос, способный донести до нас отголоски духовных устремлений, религиозных трансформаций и эстетических ориентиров древней цивилизации. Но этот голос доносится не чётко, а с перебоями — глухо, обрывисто, как будто сквозь трещины времени, преломлённый эхом веков, множественными перестройками, переделками и даже намеренными фальсификациями, наслоившимися на подлинный смысл архитектурного наследия.

Одной из самых острых и, одновременно, недооценённых проблем, стоящих перед современными исследователями, является вопрос идентификации архитектурных памятников, приписываемых албанскому периоду. Речь идёт не просто о попытках установить точную датировку тех или иных построек или о стилистическом анализе их форм и декоративных решений. Задача значительно глубже и сложнее — это поиск архитектурной идентичности народа, который, не оставив после себя единой и структурированной письменной традиции, всё же сумел сохранить фрагменты своей культуры в камне.

Каждая церковь, каждая оборонительная стена, каждый фрагмент резного орнамента становится своеобразным культурным кодом, своеобразным диалогом между эпохами, в котором исследователь выступает как переводчик с мёртвого языка архитектурных метафор. В условиях, когда письменные источники либо исчезли, либо остались скудными и разрозненными, именно архитектура берёт на себя функцию памяти — памяти не только о религии или власти, но и о мировоззрении, о пространственной философии, которую исповедовал этот загадочный народ.

И в этом — главная интрига и одновременно трагизм изучения архитектуры Кавказской Албании: мы имеем дело не столько с памятниками, сколько с уцелевшими отголосками культурной идентичности, которую приходится буквально воссоздавать заново — с опорой на археологию, сравнительный анализ, интерпретацию деталей, на интуицию исследователя и уважение к историческому контексту. Это работа на стыке науки и метафизики, точного знания и вдумчивой реконструкции, и потому столь важна в рамках сохранения и осмысления архитектурного наследия Кавказской Албании как живой части культурной памяти Азербайджана.

Архитектурные объекты, приписываемые к кавказско-албанской традиции, крайне редко предстают перед нами в «чистом», первозданном виде. Напротив, в подавляющем большинстве случаев мы имеем дело с так называемыми архитектурными палимпсестами — то есть с памятниками, структура и облик которых сформировались под воздействием множественных культурных, религиозных и временных наслоений. Само понятие «палимпсест» здесь особенно уместно: как на пергаменте прошлого соскабливался один текст и на его месте появлялся другой, так и архитектура Кавказской Албании веками подвергалась новым интерпретациям, дополнениям, перестройкам и идеологическим перепрограммированием.

Первоначально возведённые в рамках местной албанской строительной традиции, эти сооружения нередко становились объектами архитектурной адаптации или реконструкции в более поздние периоды. Над албанскими стенами и апсидами воздвигались византийские купола, позже — армянские или грузинские надстройки, изменяющие не только внешний облик здания, но и его внутреннюю символику. В исламскую эпоху на тех же фундаментах, часто без соблюдения архитектурной преемственности, появлялись мечети, медресе или караван-сараи. Некоторые здания вообще теряли свою сакральную функцию и превращались в утилитарные объекты — склады, жилые постройки или фермы.

Такой многоступенчатый и зачастую хаотичный процесс трансформации приводит любое исследование архитектуры Кавказской Албании к чрезвычайно сложным выводам — как с точки зрения технического анализа, так и с точки зрения научной и культурной этики. Архитектурный слой здесь нельзя просто счистить, как краску с холста: каждое изменение, каждое добавление — это свидетельство новой исторической эпохи, новой доминирующей культуры, новой системы ценностей. Разобрать этот «архитектурный код» — значит буквально вскрыть археологию камня, научиться слышать в одном и том же памятнике голоса разных времен.

Особое внимание заслуживает и то, что подобные исследования становятся не только технической задачей — связанной с датировками, стилистическими характеристиками, строительными приёмами и материалами — но и вопросом высокой общественной чувствительности. Историческое наследие Кавказа является ареной пересечения интересов разных народов, религий и государственных концепций. Памятник, приписываемый албанской культуре, может сегодня оказаться в эпицентре спора между различными межэтническими религиозными идентичностями, каждая из которых стремится утвердить свою правоту и историческую глубину. Поэтому изучение подобных объектов требует не только научной точности, но и высокой культуры анализа, деликатности в интерпретациях и уважения к многообразию исторических голосов.

Следовательно, архитектура Кавказской Албании — это не просто предмет изучения. Это — вызов исследователю, требующий не только знания, но и сочувствие, способности видеть в памятнике не только форму, но и историческую боль, трансформацию, и в каком-то смысле — судьбу целого народа.

Для современной историко-архитектурной науки одной из ключевых и одновременно наиболее тонких задач становится попытка выделения в сложной структуре памятника того архитектурного ядра, которое с высокой степенью вероятности можно отнести именно к албанскому периоду. Это ядро — не всегда очевидная часть постройки. Оно может быть скрыто под слоями позднейших перестроек, надстроек, инородных декоративных элементов или даже полностью преобразовано внешне, сохраняя свою древнюю суть лишь в конструктивной логике или геометрии планировки.

Данная работа подобна изучению древнего палимпсеста — архитектуры, в которой за века облик неоднократно изменялся, и теперь учёным предстоит кропотливо, с помощью тончайших методов, восстановить утраченные элементы, для того чтобы  приблизиться к изначальным замыслам зодчего. Если в случае с рукописями работают с чернилами и пергаментом, то в архитектуре «чернилами» становятся камень, кирпич, строительный раствор и техника кладки.  Здесь не бывает букв, но есть архитектурные элементы, каждый из которых — это своеобразное слово или даже целое предложение древнего архитектурного «языка».

Апсиды, арочные проёмы, типы сводов, форма капителей, рисунок каменной кладки, ритм пропорций — все эти элементы выступают как лексемы, из которых складывается синтаксис древнего зодчества. Распознавание этого синтаксиса требует не только инженерной точности, но и глубокого исторического чутья, знания региональных архитектурных традиций, умения отличать локальный элемент от привнесённой детали. В этой работе исследователь превращается одновременно и в архитектора, и в археолога, и в филолога: ему необходимо «читать» здание как текст, внимательно отслеживая, какие его части принадлежат начальной композиции, а какие были добавлены или трансформированы в более поздние века.

Особую сложность добавляет то, что албанское архитектурное наследие формировалось в условиях интенсивных межкультурных взаимодействий. Данная интеграция настолько сильно изменила визуальный облик, что творения зодчих практически растворились в универсальных формах христианской архитектуры Переднего Востока. Задача исследования – это не навязать памятнику ярлык, а воссоздать первоначальный облик памятника, после изучения аналогий и стратиграфии строительных слоев. Выстроить убедительную реконструкцию, первоначального замысла, той архитектоники, с которой началась жизнь архитектурного памятника.

На основании вышеизложенного, данные научные изыскания — это не просто вопрос реставрации или консервации, но и интеллектуальное путешествие к истокам, к «архетипу» здания. К той самой исторической точке, в которой начинает звучать голос кавказских албанцев.

Главная трудность в изучении архитектурного наследия Кавказской Албании заключается в том, что у нас практически отсутствуют однозначные архитектурные маркеры, которые можно было бы с полной уверенностью закрепить за албанской строительной традицией. В отличие, например, от грузинской архитектуры X–XII веков, которая обладает хорошо разработанной и описанной типологией, устойчивой системой декоративных мотивов, а также богатым иконографическим репертуаром, албанское зодчество до сих пор остаётся в значительной степени гипотетическим и фрагментарно представленным в научной литературе. Это создаёт серьёзные сложности в процессе идентификации памятников: исследователь оказывается в ситуации, когда каждая деталь требует переосмысления, сопоставления с аналогами, критической интерпретации.

Даже самые известные и, казалось бы, «каноничные» памятники — например, церковь Святого Елисея в селе Киш — не могут рассматриваться как однозначное воплощение исключительно албанской архитектурной традиции. Такие памятники представляют собой многослойные исторические палимпсесты, в которых тесно переплетаются черты различных эпох, культурных влияний и религиозных традиций. В случае с церковью в Кише мы имеем дело с целым рядом архитектурных нашлёпок: от предполагаемого раннего христианского основания, приписываемого миссионерской деятельности апостола Елисея — ученика Христа, до позднейших перестроек византийского правления. Завершают этот ряд современные реставрационные работы, выполненные зачастую не в интересах научной точности, а ради создания визуально привлекательного объекта для туристов.

В условиях такого методологического тумана, где стилистические признаки теряют свою однозначность, а историческая последовательность событий размыта, археология превращается не просто в вспомогательную научную дисциплину, а в незаменимого посредника между прошлым и настоящим. Именно археологические методы — стратиграфия, датировка по находкам, анализ строительных слоёв, материалов, швов, связей между разными частями здания — позволяют подойти максимально близко к установлению хронологических и культурных границ памятника. Они дают возможность «снять» позднейшие наслоения и увидеть ту исходную архитектурную ткань, с которой всё начиналось.

В контексте изучения кавказско-албанского архитектурного наследия, именно археология может исполнять роль главного проводника — тонкого и осторожного проводника вглубь времён, туда, где ещё можно уловить первичную идею, изначальный облик, заложенный древними мастерами. Без неё любое исследование рискует остаться на поверхности — в плену внешних форм, стилистических иллюзий и исторических реконструкций, лишённых твёрдой научной опоры.

Археологические раскопки играют фундаментальную роль в изучении архитектурного наследия Кавказской Албании, особенно в тех случаях, когда внешняя форма памятника уже не позволяет с уверенностью судить о его хронологии или первоначальной функции. Именно благодаря раскопкам удаётся выявить наиболее ранние строительные горизонты — те слои, которые залегают под позднейшими перестройками, надстройками и декоративными интервенциями. Эти горизонты представляют собой своеобразный «архитектурный фундамент» в широком смысле слова — они помогают восстановить картину того, с чего начиналась история здания, какие материалы использовались, какими приёмами владели строители, каковы были масштаб и планировочная логика постройки.

Изучение строительных материалов и техники кладки в археологическом контексте даёт уникальную информацию о технологиях, характерных для конкретного времени и региона. Ширина швов, способ подбора камней, наличие опалубки или применение кирпича определённого формата — всё это может рассказать больше, чем самый изысканный орнамент. Однако, что особенно важно — археологический метод позволяет не просто анализировать технику строительства, а углубиться в понимание функционального смысла архитектурных форм.

Форма апсиды, взятая отдельно, не может служить однозначным признаком принадлежности здания к христианской культуре. Такая архитектурная деталь может быть элементом не только церкви, но и часовни, мавзолея или даже сооружения иного, нехристианского культа. Без окружающего контекста апсида — как слово, вырванное из текста: она открыта для множества интерпретаций. Лишь археологический контекст — наличие специфических артефактов, таких как литургическая керамика, алтарные элементы, захоронения, следы ритуальных действий или фрагменты настенной живописи — даёт возможность точнее определить смысловую нагрузку этой формы и связать её с реальной функцией сооружения.

Именно археология позволяет проследить путь эволюции архитектурных форм. Благодаря раскопкам становится ясно, как одно и то же здание могло постепенно менять свою функцию, структуру и внешний облик на протяжении веков, приспосабливаясь к новым культурным, религиозным и политическим реалиям. Так, албанский храм мог быть частично переустроен в византийскую церковь, затем преобразован в монастырский комплекс, а позднее — переоборудован в сельскую мечеть или даже в хозяйственное строение. Только тщательный археологический анализ помогает отличить более поздние перестройки и наслоения от изначального архитектурного замысла.

Археология является не просто вспомогательным инструментом в руках архитектора-исследователя, а полноценным и необходимым методом, без которого невозможно глубокое и точное понимание архитектурных памятников. Это взгляд в глубину — не только в физическом, но и в историко-культурном смысле. Только благодаря связке «архитектура и археология» появляется шанс услышать аутентичный голос прошлого, а не его позднейшие интерпретации.

Тем не менее, несмотря на свою фундаментальную значимость, археология — не всесильна. Она не является универсальным ключом, способным раз и навсегда расшифровать загадки архитектурных памятников Кавказской Албании. У археологических методов есть свои ограничения, которые особенно остро проявляются при работе с многоэтапными и многослойными памятниками.

Во-первых, археологические раскопки, по своей природе, охватывают лишь фрагмент объекта. В большинстве случаев исследуется лишь небольшая площадь внутри или вокруг памятника — обычно это самые доступные или «подозрительные» участки, где предполагается наличие раннего слоя или интересных артефактов. Однако архитектурный объект — это система, и вырывать из неё отдельные элементы без понимания целого — значит рисковать получить искажённое или неполное представление о его развитии.

Во-вторых, каменные конструкции зачастую подвергались неоднократным переделкам. Албанские постройки нередко использовались в течение столетий — иногда даже тысячелетий — и при этом неоднократно перестраивались, дополнялись, адаптировались под новые функции. Материалы — камни, кирпич, плиты — могли быть сняты с одного объекта и использованы в другом. Это вторичное использование архитектурных элементов, особенно без явных следов вмешательства, делает невозможным простую интерпретацию: найденный камень в фундаменте мог быть частью другого сооружения, более древнего или, наоборот, более позднего.

Третья — и, пожалуй, самая серьёзная — проблема касается качества и методологии старых археологических раскопок, особенно периода середины XX века. В советское время стратиграфический подход нередко игнорировался или применялся в упрощённой форме. Вместо детального послойного анализа, который позволил бы точно датировать каждую строительную фазу, производились обобщённые описания или фиксировались лишь находки, без точного указания их стратиграфического положения. Это привело к утрате бесценной информации, а в некоторых случаях — к невозможности определить даже примерную датировку фундаментных слоёв или правильно интерпретировать архитектурные фрагменты.

В таких условиях традиционных методов недостаточно. Требуется не просто формальный междисциплинарный подход — когда архитекторы, археологи и историки работают параллельно, но порознь, — а качественно новый уровень анализа. Необходим археологический архитектурный подход, предполагающий особый тип мышления: гибкий, синтетический, внимательный к деталям, способный рассматривать каждый элемент не изолированно, а в совокупности с религиозным, культурным, технологическим и даже политическим контекстом своего времени. Кирпичная кладка становится не просто техникой, а культурным выбором. Планировочная структура — не только инженерным решением, но и отражением определённого ритуала или социального уклада. Символический элемент — не просто декором, а знаком мировоззренческой системы.

Такой метод требует не только широкой эрудиции, терпения и междисциплинарных знаний, но и высокой исследовательской чуткости. Лишь благодаря этому подходу становится возможным по-настоящему приблизиться к пониманию архитектурного наследия Кавказской Албании. В противном случае, не уловив скрытых смысловых связей, мы рискуем увидеть в камне лишь молчаливый артефакт — тогда как на самом деле он всё ещё стремится говорить с нами на языке своей эпохи.

И всё же, несмотря на целый спектр методологических трудностей, вызванных исторической фрагментарностью, перестройками и дефицитом достоверных источников, современное исследование постепенно подводит нас к возможности говорить о формировании архитектурной интуиции. Под этим термином стоит понимать не точную типологическую систему с жёсткими канонами, а скорее — устойчивый набор характерных признаков, строительных приёмов, пластических решений и пространственных интонаций, которые, повторяясь из памятника в памятник, создают ощущение узнаваемого архитектурного языка.

Этот архитектурный язык говорит лаконично, но выразительно — в нём сочетаются простота форм и внутренняя содержательность. Характерной чертой албанской традиции становятся зальные постройки прямоугольного плана, с полуциркульной апсидой в восточной части. Эти, строгие, на первый взгляд, формы вовсе не выглядят примитивными: в них чувствуется точный расчёт, продуманность и стремление к ясной, логически выстроенной пространственной структуре. Здания обычно ориентированы вдоль продольной оси, подчёркивая направленность сакрального движения от входа к алтарю. В результате архитектура сама по себе становится посредником духовного восприятия. Она ведёт от внешнего облика к внутреннему содержанию. От обыденного — к возвышенному.

С конструктивной точки зрения в архитектуре часто применялась известняковая кладка на известковом растворе, что придавало зданиям характерную теплоту цвета и благородную фактурную сдержанность. Фасады, как правило, лишены избыточного декора — минимализм в орнаментах и лаконичность отделки подчеркивают строгий, сакральный облик сооружений и их внутреннюю сосредоточенность. Вместо внешней декоративности архитекторы Кавказской Албании акцентировали внимание на внутренней организации пространства: чёткий ритм арок, постепенно раскрывающих глубину интерьера, световые проёмы, задающие смысловые и зрительные акценты, и простые, но выразительные элементы конструкции — такие как колонны, пилястры и аркатуры — формировали гармоничное и одухотворённое внутреннее пространство.

Особого внимания заслуживает подход к орнаменту. В архитектуре албанских памятников он всегда используется деликатно и сдержанно, никогда не перетягивая на себя внимание и не подавляя общее пространство. Его задача — не столько украшение, сколько символическое насыщение структуры, придание ей смысловой глубины. Здесь отсутствует стремление к броской декоративности или визуальной пышности. Наоборот — перед нами архитектурная скромность, в основе которой лежит уважение к самой форме, её внутренней гармонии и выразительности. Албанская архитектура говорит негромко, но содержательно — она не стремится поразить, а предлагает вглядеться и услышать её тихий голос.

Хотя ни один из этих признаков сам по себе не может служить абсолютным доказательством принадлежности конкретного памятника к албанской традиции, их совокупность начинает формировать научную гипотезу, на основе которой становится возможным выстраивать сравнительные модели. Такие модели, в свою очередь, позволяют проводить параллели между разными объектами, выявлять взаимосвязи и отличия, уточнять хронологию, предполагать влияние соседних культурных пластов — и, главное, постепенно приближаться к реконструкции подлинной архитектурной картины Кавказской Албании.

В данном случае речь идёт не столько о наборе формальных признаков, сколько о выработке особого архитектурного инстинкта — тонкого, интуитивного, но опирающегося на глубокие знания способа «слышать» и «узнавать» албанскую архитектуру сквозь слои позднейших преобразований и культурных наслоений. Именно эта чуткость — профессиональная интуиция исследователя — становится ключевым инструментом для тех, кто работает на пересечении архитектурного анализа, археологических данных и историко-культурного контекста.

Архитектура Кавказской Албании в археологическом контексте — это не просто собрание древних построек, объединённых по времени или географии. Это — динамичный исторический процесс, разворачивающийся на протяжении веков, в котором каждый архитектурный элемент — будь то камень, портал или участок кладки — служит своеобразным носителем памяти. В них запечатлены не только мастерство зодчего, но и следы глубинных культурных сдвигов: политических перемен, религиозных преобразований, изменений в мировоззрении и духовной жизни общества.

Каждый кирпич, слой раствора или фрагмент стены — это не просто часть конструкции, а своеобразная летопись, запечатлённая в самом материале под действием времени. Эти элементы могут поведать о сложном сосуществовании в одном здании языческих и христианских мотивов, византийских и исламских влияний, локальных особенностей и внешних культурных импульсов. Мы имеем дело не с неподвижными реликтами прошлого, а с живыми архитектурными структурами — они проходили через разрушения и обновления, впитывали дух времени и трансформировались вместе с ним. При всём этом они сохраняют внутреннюю целостность — тонкую, почти неуловимую, но глубоко ощущаемую в их образе и присутствии.

Расшифровка культурного и архитектурного кода требует от исследователя не только профессиональных знаний и технической подготовки, но и особых личных качеств. В первую очередь — терпения, поскольку процесс осмысления может растянуться на годы, не давая быстрых ответов и однозначных результатов. Также необходима исключительная точность: малейшая ошибка в датировке, реконструкции или трактовке может привести к цепочке ошибочных научных интерпретаций. Важнейшим условием остаётся уважение к источнику — ведь любое вмешательство, будь то археологическое вскрытие, обмер, графическая фиксация или научная публикация, формирует восприятие памятника будущими поколениями. И, наконец, необходимо внутреннее смирение — способность признать сложность прошлого, осознать пределы собственного понимания и отказаться от желания упростить, навязать памятнику современные представления или вписать его в заранее заданную концептуальную рамку.

Главная задача — уловить голос той эпохи, в которой этот объект возник, услышать его сквозь толщу времени, сквозь шум последующих трактовок, сквозь утраты и забытые смыслы. Это голос не только камня, но и духа времени — с его тревогами, чаяниями, надеждами.

В заключение стоит подчеркнуть: только тогда, когда мы перестаём рассматривать архитектуру как немой объект анализа и начинаем воспринимать её как активного участника исторического пути, открывается возможность по-настоящему понять суть этого культурного наследия. Речь идёт не просто о коллекции старинных сооружений, а о тонкой, многослойной, но всё же по-настоящему живой памяти, заключённой в камне. Обращённой к тем, кто умеет различать её тихий, почти исчезающий голос сквозь шум столетий.

Идаят Керимов