Воспоминания: Зумруд Дадашзаде: ««А мне так хочется сочинять», — сказал он с тоской…»
«Один из лучших учеников лидера азербайджанской композиторской школы Кара Караева…»
Информационно-аналитическая онлайн газета Novayaepoxa.Com (Новая эпоха) представляет вниманию своих читателей новый авторский проект Рустама Гасымова под названием «Воспоминания».
Мы продолжаем знакомить наших читателей с проектом «Воспоминания, когда уходят лучшие», который посвящен ярким азербайджанским личностям, покинувшим этот мир. В рамках данного проекта родственники, друзья, близкие и коллеги будут делиться своими воспоминаниями о той или иной личности, которой будет посвящен материал. Вашему вниманию мы представим воспоминания, интересные случаи и рассказы, одним словом, строки, вобравшие в себя теплоту, любовь, ностальгию о каждом герое проекта.
30 июля на 83-м году жизни, после продолжительной болезни скончался выдающийся азербайджанский композитор, лауреат Государственной премии Азербайджана, Народный артист АР, кавалер орденов «Шохрат» и «Шараф» Хайям Мирзазаде, которому и посвящен наш сегодняшний выпуск.
Х.Мирзазаде родился 5 октября 1935 года в Баку в Ичери Шехер. В 1957 году окончил Азербайджанскую государственную консерваторию имени Узеира Гаджибейли, и тогда же начал преподавать в ней. С 1969-1983 гг. был заведующим кафедрой Композиции Азербайджанской государственной консерватории. Профессор с 1979 года. Похоронен на II Аллее почетного захоронения в Баку.
Своими воспоминаниями о Хайяме Мирзазаде делится заслуженный деятель искусств, профессор, музыковед Зумруд Дадашзаде.
ЗАВЕЩАНИЕ МАСТЕРА
Дядя Хайям, Хайям Хадыевич, Хайям муаллим – композитор, педагог, наставник, человек для меня чрезвычайно дорогой. Воспоминания, связанные с ним – это, прежде всего, часть моего счастливого детства и юности, когда были живы родители и дед, когда мир казался таким ярким, исполненным сверкающих красок и ослепительного света…
Хайям Мирзазаде был близким другом моего отца Араза. Они учились многие годы вместе в музыкальной школе-десятилетке при Азербайджанской государственной консерватории (ныне школа им. Бюль-Бюля). Тогда, в 40-50-е годы, по инициативе создателя школы, соратницы Узеир бека Кoвкеб ханум Сафаралиевой многие представители интеллигенции отдавали своих детей в это учебное заведение. Не все стали музыкантами, но любовь к искусству пронесли через всю свою жизнь. Так, мой отец пошел по стопам нашего деда, избрал профессию литературоведа. А Х.Мирзазаде остался верен музыке: создание новых музыкальных миров было его истинным призванием.
Как я помню по рассказам папы, они – Хайям и Араз нашли друг друга сразу, очень быстро возникла близость на основе общности интересов, любви к искусству, литературе, театру, приверженности общим ценностям и идеалам. Сближению способствовало и то, что их отцы были учеными, филологами: литературовед Мамед Ариф Дадашзаде и лингвист Хады Мирзазаде с огромным уважением относились друг к другу, что передалось и детям.
Примечательно, что отец, после семилетней учебы перешедший в общеобразовательную школу №7, не переставал тесно общаться со своим другом-музыкантом. Более того, новые школьные приятели Араза стали и друзьями Хайяма, а среди них были такие замечательные люди, как Ариф Бабаев (математик, будущий член-корреспондент Академии наук), Алтай Захидов (известный журналист), Агаси Гаджиев (ученый, доктор технических наук). Тут же замечу, что необыкновенная пытливость ума, желание постоянно расширять рамки своего познания всегда влекли Х. Мирзазаде к общению с деятелями науки, смежных видов искусства – архитектуры, живописи.
И отец, и Хайям Хадыевич были яркими представителями поколения шестидесятых. То было удивительное время: с потеплением политического климата, ликвидацией «железного занавеса», отделяющего СССР от западного мира, объем информации о новом искусстве, поступающий в страну, значительно возрос, вызывая необычную эйфорию, побуждая к творческим поискам.
И среди тех, кто определял музыкальную атмосферу того периода был Хайям Мирзазаде. Один из лучших учеников лидера азербайджанской композиторской школы Кара Караева, он в кратчайшие сроки усвоил новые техники письма, в лучших своих сочинениях, подчинив их воплощению самобытных идей и концепций. Пожалуй, именно Х.Мирзазаде, как никто другой, уловил дух времени, откликнулся на новые веяния, убедительно отобразив в своей музыке духовный мир нашего современника – человека внутренне свободного, склонного к рефлексии.
Помню многочасовые беседы в просторной гостиной нашего гостеприимного дома, расположенного за Дворцом счастья, в Докторском переулке. Предметом дискуссий за столом, с любовью накрываемой мамой Аидой ханум, становились самые различные темы – политика, ситуация в мире, новинки литературы, выставки художников, пути развития азербайджанской культуры. Помню то потрясение, которое испытали отец и его друзья, когда стало известно о вводе советских войск в Чехословакию в августе 1968 года.
Конечно, было много и веселья, юношеского задора, остроумных шуток и музыки — новых произведений Х.Мирзазаде и песен Э. Сабитоглу. А какие куплеты к 30-летию своего друга сочинили эти два композитора – сочинили да еще дуэтом спели и сыграли. Помнится, в одном из фрагментов этой многочастной «вокально-инструментальной композиции» они призывали отца поскорее защитить докторскую диссертацию, ибо «невозможно же под одной крышей находится сразу двум кандидатам» (намек на ожидающуюся защиту диссертации мамой).
В 60-70-е годы особой популярностью пользовались песни Х.Мирзазаде в исполнении Огтая Агаева, Ильхамы Гулиевой, Идриса Мехтиева, замечательно отражающие атмосферу тех лет. Одна из них – «Sırğamın qaşı» — выделялась на общем фоне своеобразным ритмическим рисунком и необычными хроматизированными интонациями. В самом начале этой очаровательной миниатюры звучала строка – «Sırğamın qaşı zümrüd», что доставляло мне невероятную, по-детски непосредственную радость. А дядя Хайям с улыбкой говорил: «Видишь, Зумруд, эту песню я посвятил тебе».
С Хайямом Хадыевичем — уже не дядей, а педагогом, строгим, порой суровым, я впервые столкнулась, когда оканчивала школу им. Бюль-Бюля. От невероятных нагрузок (шла на медаль!) к концу последнего учебного года я заболела и никак не могла оправиться. Именно в те напряженные дни к нам зашел Хайям Хадыевич с твердым намерением проэкзаменовать меня, выявить уровень моей подготовки. Наверное, цель была самая благáя – проверить, своевременно подсказать, дать необходимые рекомендации. Однако неожиданный визит мэтра меня очень встревожил. По настоянию Хайям муаллима, я предстала перед его судом, стараясь быть максимально собранной. «Коллоквиум» был продолжительным, охватив почти все периоды истории музыки. «Экзаменатор» предложил мне разъяснить значение таких терминов, как «прелюдия», «интерлюдия», «постлюдия», рассказать об особенностях оркестровки финала Четвертой симфонии Брамса, о значении творчества К.Караева, программных опусах Шостаковича. Кажется, экзамен я выдержала. Тогда же он порекомендовал мне проконсультироваться по теоретическим дисциплинам у Фараджа Караева, заметив, что «Фарадж прекрасно разбирается в гармонии».
Уже будучи студенткой, мне часто доводилось встречаться с Х.Мирзазаде в фойе консерватории. Вокруг него всегда было много молодежи – студентов, коллег. Авторитет его как композитора и педагога был непререкаем. Его остерегались, но и почитали, любили. А он всегда гордился своими выпускниками (их было у него по его же подсчетом четыре десятка!), радовался их успехам.
Любовь к мэтру я ощутила в дни, когда отмечался его 60-летний юбилей на кафедре композиции БМА им. У.Гаджибейли, которой он отдал столько сил и энергии. Тогда по просьбе композитора Афаг Джафаровой я написала поздравительный адрес, где попыталась выразить все свои самые искренние чувства к юбиляру. Как же интересно, но безмерно грустно читать те строки, родившиеся у меня буквально на одном дыхании: «Вам чужды пестрые краски, внешний блеск. Для характеристики Вашего творчества больше подходят такие слова, как «вкус, чувство меры, ощущение стиля». В Вашей музыке господствуют интеллект, тонкий психологизм, а напряжение эмоций и непримиримость противоречий, соединяются со сдержанностью и глубиной», — писала я. Далее я затрагивала вопрос номинологии опусов композитора: «Triptych», «Очерки-63», «Etiraf» (4 эссе), «Pianto», «Pro e contra», «Genezis», «Ohne»… Эти «странные» названия могут показаться кому-то вычурными: но в них нет эпатажа. Название рождается вследствие желания максимально точно выразить конструктивную идею того или иного сочинения». Еще в начале 60-х годов Х.Мирзазаде со свойственным молодости максимализмом заявил о том, что «быть по-настоящему современным – это совсем нелегко. Надо избегать внешнего блеска, боя барабанов». «В этих словах – жизненное, эстетическое кредо автора», — подчеркивала я.
Конечно, творчество Х.Мирзазаде невозможно уложить в раз и навсегда установленные рамки, оно многообразно. Здесь естественно уживаются «весомые» симфонические полотна, яркая, зримая музыка к кинофильмам и театральным постановкам, а также песни, в которых проявляется изумительный мелодический дар композитора.
Среди киноработ Х.Мирзазаде хотела бы выделить картину «Семеро сыновей моих» (реж.: Т.Тагизаде), ставшую событием в истории азербайджанского киноискусства, вызвавшую в обществе невероятно живой отклик, даже не побоюсь сказать, ажиотаж. Помню опрос, проведенный журналом «Гобустан» (1971, №1), касающийся основных достижений азербайджанского кинематографа последних лет. Известным искусствоведам и критикам (в том числе и моему отцу) было предложено определить лучший фильм, лучшего режиссера, автора сценария, оператора, наиболее удачные актерские работы и лучшего композитора. И критики почти единогласно отдали свои голоса за «Сыновей» Тофига Тагизаде, Юсифа Самедоглу, Гасана Мамедова, и, конечно, Хайяма Мирзазаде. Признаюсь: несмотря на идеологическую подоплеку, потерявшую свою актуальность, я люблю пересматривать эту картину, наслаждаясь мастерской режиссурой, великолепной галереей характеров, созданной нашими великими актерами и потрясающей музыкой, вобравшей всю динамику драматургического развития этого масштабного полотна, отражающего один из трагических этапов истории Азербайджана. Музыка Х.Мирзазаде отличалась истинно симфоническим дыханием, была пронизана контрастами – волновала, потрясала, помогала глубже прочувствовать всю трагичность происходящего на экране. Не случайно впоследствии композитор переработал этот музыкальный материал, создав замечательный симфонический опус под названием «Музыкальные иллюстрации к «Комсомольской поэме» С.Вургуна».
Однако я хотела бы вернуться к тексту своего поздравления. Там я говорила и о публицистических выступлениях мастера, всегда затрагивающего животрепещущие проблемы современной музыкальной культуры. Действительно, Хайям муаллим никогда не избегал острых углов, высказывался без обиняков, прямо, следуя заветам наших просветителей, Сабира. В поздравлении я цитировала строки Сабира: «Şairəm, çünki vəzifəm budur əşar yazım…pisi pis, əyrini əyri, düzü həmvar yazım». Принципиальность, порой резкость мастера вызывала неприятие его оппонентов. Но истинных друзей, соратников у мэтра было гораздо больше, особенно среди молодежи, почитающей и любившей композитора и за его позицию, чуждую лицемерия.
Счастлива, что и мне пришлось высказаться о музыке Х.Мирзазаде. Работая над исследованием о современном азербайджанском симфонизме («Пространство симфонии», 1999), я обратилась к партитуре Второй симфонии «Триптих» — одной из лучших в современной симфонической культуре. Сам композитор, очень требовательно относившийся к себе, причислял «Триптих» к своим удачам, подчеркивая, что три части произведения – это словно три мгновения встречи с собеседником-слушателем, с которым автор делится своими сокровенными мыслями. Я рассматривала это сочинение в контексте симфонических исканий ХХ века, в частности опусов Стравинского, «гигантского симфонического эксперимента», наблюдаемого в мировой музыке, выявляя в трех частях, построенных по принципу «быстро-медленно-быстро» удивительную логику и мастерство драматургического развертывания, изобретательность оркестрового воплощения. В своей книге я приводила многозначительную цитату мастера о том, что «умение выстраивать контрастный материал еще не свидетельствует о драматургическом мышлении». Так вот: симфония «Триптих» отвечала не букве, а духу этого концепционного жанра.
Тут же хочу вспомнить последнее «общение» с музыкой Хайяма Мирзазаде. Это было в начале июля. Мне позвонили с Азербайджанского Государственного телевидения, программы «Музыкальная сокровищница» и попросили срочно заменить музыковеда, не явившегося на запись передачи. У меня оставалось буквально несколько часов, чтобы «войти» в тему, проштудировать имеющуюся литературу (как хорошо, что многие статьи о композиторе и его собственные печатные выступления были изданы в 2-х томах), а также вновь прослушать его основные сочинения. К счастью, мэтр успел мне подарить комплект дисков с записью своей музыки. Я полагала, что большинство опусов «моего героя» мне хорошо знакомы, и их надо будет лишь освежить в памяти. Как же я заблуждалась! Каждое сочинение я слушала словно в первый раз, подмечая ранее упущенные нюансы – нюансы, которые и придают ту самую неповторимость образам, рождают целый рой ассоциаций. Таково свойство всех выдающихся текстов – литературных, музыкальных, при каждом соприкосновении с которыми раскрываются новые неведомые, восхищающие тебя грани.
В конце 80-х годов Хайям муаллим мечтал создать кафедру современной музыки в нашей Консерватории. «Я обязательно приглашу тебя (я тогда работала в Союзе композиторов) читать лекции на этой кафедре», — говорил он воодушевленно. К сожалению, этим планам не было суждено осуществиться. Но я, возвращаясь к тем разговорам, думаю о том, как масштабно мыслил композитор. Подобные кафедры ведь ныне успешно действуют во многих высших музыкальных учебных заведениях, в частности, в Московской консерватории.
К сожалению, мое общение с Хайям муаллимом в связи с моими постоянными отъездами носило нерегулярный характер. Да и отношения были далеки от стабильности – становились то теплыми, то чуть прохладными. В одной из нелепейших ситуаций – по-другому как элементарное недопонимание и не назовешь — я в отчаянии сказала Хайям муаллиму: «Зачем же нам с Вами ссориться? Мы ведь — каждый в меру своих возможностей (я — очень скромных) – служим одному общему делу».
Неоднозначно относился Х.Мирзазаде и к моим телевизионным выступлениям. Как-то в передаче об истории фестиваля Музыка ХХ века им. К.Караева, рассказывая о наиболее ярких фрагментах этого праздника музыки, я сказала несколько слов в свойственной мне восторженной манере и о сочинениях Мирзазаде (они, как правило, включались в программы фестиваля). Реакция мэтра меня буквально ошарашила: вместо ожидаемых слов благодарности он меня пожурил вот за эту чрезмерную эмоциональность, несколько иронично «обозвав» актрисой. Я немного обиделась (много сил у меня забирают эти передачи, являясь плодом энтузиазма и желания просветить аудиторию), хотя потом подумала и решила, что мэтр был, скорее всего, прав: надо все же властвовать над своими чувствами. Но таков мой темперамент, и я чаще всего с трудом сдерживаю свои искренние эмоции по отношению к художественным достоинствам полюбившихся сочинений.
Конечно, Хайям муаллим меня по-своему любил – любил, но не щадил. Ни разу я не услышала от него похвалы – так и не дождалась. Замечу при этом, что не только мне, но многим из тех, к кому он искренне хорошо относился, порой доставалось больше всех. Любил он меня, прежде всего, как дочь своего друга. Так и говорил, созывая домочадцев за стол, когда я к нему захаживала: «Идите сюда, к нам дочка Араза пришла». И я очень гордилась, что он меня именно так представлял. И неописуемая словами щемящая грусть меня охватывала – грусть от чувства утраченного, потери родных.
Кстати, не могу не упомянуть о его прекрасной, неизменно выдержанной супруге Ляман ханум, и замечательных сыновьях Парвина и Фахри, успехами которых он очень гордился, а также сестер – всепонимающих, терпеливых и заботливых Афет ханум и Чимназ ханум. Афет ханум, к тому же среди незабываемых учителей – строгих, но справедливых, в качестве завуча школы им. Бюль-Бюля неизменно поддерживала меня все годы моей учебы.
В минувшую осень, приехав в Баку, я сразу позвонила Хайяму Хадыевичу: соскучилась, очень захотелось с ним встретиться, пообщаться. Тем более, что было о чем поговорить — на последнем фестивале Ростроповича прозвучала новая Третья симфония композитора, названная «Diptych» (дирижер Рауф Абдуллаев, солистка Умида Аббасова).
Мы вместе в полнейшей тишине слушали эту музыку. Еще долго после завершения прослушивания я не могла ничего выговорить – не хотелось произносить банальные слова. А мастер был погружен в свои раздумья и кажется ждал моей реакции… Потом мы все же «обсудили» это необычное сочинение — по сути Концерт-симфонию для скрипки и оркестра, где ведущую роль играет именно солирующий инструмент, являющийся голосом самого мэтра. Хайям Хадыевич сделал экскурс в историю симфонии, вспомнив крупные симфонические сочинения с солирующими инструментами, в частности, симфонию Берлиоза «Гарольд в Италии» для альта и оркестра.
Сегодня, переслушивая это глубокое, напрочь лишенное «концертности» — внешней виртуозности и блеска, проникнутое истинно симфоническими (отсюда и название: не концерт, а симфония), философскими размышлениями сочинение, я, как музыковед, восторгаюсь продуманностью архитектоники этого двухчастного цикла, неожиданными образными и жанровыми метаморфозами (тема облачается то в тогу марша, то вальса), интонационным строем, в котором национальные лексемы органично сплавлены с острым современным языком, великолепием оркестрового наряда, интересными тембровыми находками. К слову, Хайям муаллим блестяще владел искусством оркестровки, знал возможности всех инструментов, был невероятно изобретателен в применении различных тембровых миксов. Не случайно, многие к нему обращались за советом, испытывая трудности именно в плане инструментовки своих сочинений.
Я воспринимаю Третью симфонию, как духовное завещание Мастера, никогда не заигрывающего со своим слушателем, как выражение его профессиональной честности, как обращение ко всем нам с призывом быть достойными высоких традиций академической музыки.
Хайям муаллим признался мне в том, что у него созрел план новой симфонии, только вот из-за болезни ему трудно ее перенести на партитурный лист. «А так хочется сочинять», — сказал он с тоской…
О Хайяме Мирзазаде можно говорить часами, писать пространно. Каждая встреча с ним имела свою особенность, свои нюансы, запоминалась. Говорил он порой резко, порой парадоксально. С ним можно было и поспорить, но столько было в его словах убежденности! Я лишь сожалею, что непредсказуемость реакции со стороны мэтра, моя внутренняя ранимость мешала мне иногда быть с ним полностью откровенной. Сколько можно было бы у него еще спросить и узнать!
Непростой характер, но…
Не забыть мне той интонации, с которой он произнес имя Кара Абульфазовича – своего Учителя в нашу недавнюю, как оказалось, последнюю встречу. «Хороший был человек, и дети у него замечательные – Фарадж и Зулейха», — как-то просто он это сказал, но надо было видеть выражение его лица в это мгновенье: столько в его глазах было доброты и света!
Не забыть его выступления на вечере памяти отца Араза в Союзе писателей в 2011 году: «Араз писал свои сочинения очень лаконично, но всегда красиво и ясно. Так и жил пр
осто, ясно, честно. Мало прожил, но так много сделал для изучения литературы 18 века и издания первой универсальной Азербайджанской Энциклопедии. Мне, всем нам, очень его не хватает », — сказал он, едва сдерживая слёзы.
Не забыть сарказма в его речах, когда Маэстро мог буквально одной хлесткой фразой сразить оппонента. Так, одному маститому, но засидевшемуся на своем посту руководителю Хайям Хадыевич в свойственной ему саркастической манере прямо заявил: «Вас надо занести в книгу рекордов Гиннесса», — тем самым вызвав шквал противоречивых эмоций.
Но прежде всего не забыть музыки мэтра – такой разнообразной и яркой. Кому-то нравится непринужденность и очарование «Прогулки», кому-то легкая грусть песен, а кому-то драматизм симфоний и особая сдержанная «хайямовская» экспрессия камерно- инструментальных композиций, а кому-то, как мне, все его творчество в совокупности: ибо в этом разнообразии сила художника, его высокое мастерство и истинный талант.
«Когда люди умирают, их уже не заменить. Они оставляют дыры, которые невозможно заполнить, потому что судьба — и генетическая, и нейронная — каждого человеческого существа состоит в том, чтобы стать уникальным индивидом, найти свой путь, жить собственной жизнью, умереть своей собственной смертью» — так писал известный ученый-нейропсихолог и писатель Оливер Сакс.
Кончина Хайяма Хадыевича Мирзазаде – личности и творца, безусловно, очень яркого, выдающегося, прожившего собственную уникальную жизнь, стала огромной потерей для культуры Азербайджана, для всех нас. И мы – музыканты, коллеги, да и просто люди, любящие свою страну и культуру, еще долго будем ощущать всю тяжесть этой невосполнимой утраты. Незаменимые есть!
Фотографии предоставлены Зумруд Дадашзаде
Рустам Гасымов