На сайте Изборского клуба опублкована небольшая статья известного российского политфилософа, одного из авторов идеи о Евразийском союзе Александра Дугина.
«Субъектом является тот, кто мыслит и действует независимо. Это необязательно отдельная личность — она может являться частью субъекта.
Будь этот субъект коллективным, социальным, религиозным или индивидуальным, у него остаются два главных свойства — воля и сознание. Субъект — источник воли, тот, кто является обладателем сознания. Идея принадлежит тому, кто ее понимает.
Субъект сживается, срастается с идеями — он становится идеями, и они становятся им.
Определяя его таким образом, мы лишаем субъект опоры. Действуя, он говорит: «я делаю так, потому что я этого хочу». А это страшно. Даже если мы делаем все правильно, но опираемся только на волю, мы рискуем — никто эти действия не припишет себе. Мы несем за них полную ответственность, и сами становимся судьями.
Истока у воли нет — это внутренняя бездна, которая открывается и сама о себе дает знать. Это страшная вещь. Если же мы не следуем своей воле, это механическое следование чьей-то чужой воле (значит, мы не субъекты, а объекты).
То же с мышлением. Если мышление является нашим — мы задумываемся, почему мы думаем так или иначе… И если мы зададимся такими вопросами, мы столкнемся с бездной мышления. В школе услышали, родители рассказали… Но если мысль становится нашей, мы ее понимаем, то формальный источник ее происхождения уже не имеет значения.
Субъект безосновен. Мартин Хайдеггер говорит об Основании (Grund) — если у него есть еще одно Основание, то Основанием таковым уже не является. Таким образом, последним Основанием будет бездна (Ungrund). Сознание субъекта проистекает непосредственно из бездны.
Мы обращаемся ко тьме, к бездонной зияющей темноте в нас самих, где коренится источник воли и мысли. Поэтому любое действие, осуществленное субъектом, всегда рискованно, и любая мысль находится на грани безумия. В этом риск философии, политики и самой жизни.
Если мы боимся рискованного бытия, мы отказываемся от субъектности и соглашаемся стать объектами. Тьма неизвестна — она может оказаться хорошей и духовной, а может и наоборот — в этом и есть риск субъектности. Субъект — это страшно. Быть субъектом — это колоссальный риск и ужас.
Русский субъект — то, чего нет. Мы не любим субъектности, не культивируем ее. У нас был целый класс носителей субъектности (княжество, боярство) — горделивые, опирающиеся на себя монархические личности, которые стремились подчинить максимальное число фрагментов внешнего мира.
Есть также коллективная субъектность народа — когда субъект не индивидуум, а крестьянская община, мир. Это тоже непросто — ты признаешь и почитаешь инстанцию, которая находится в центре мира, общины. Как правило, рядом с Церковью в деревнях стоял погост, и присутствие мертвых в крестьянской общине подчеркивало потусторонний характер субъектности.
Обе эти субъектности были утеряны.
Мы оказались в обществе, где русской субъектности нет — ни среди элит, ни в народе. Это кошмарно — то, что русский субъект вынесен за скобки и потерялся. Это означает, что мы потеряли нашу идентичность, что нас нет, и в истории мы представляем некую химеру.
В скором времени нам придется по-настоящему сделать выбор, нашей субъектности будет поставлен ультиматум. Мы выберем — быть или нет. Если не принимаем решения, это равнозначно «не быть». Либо субъект проснется и заявит о себе, либо нет. Русский субъект, который долгое время подвергался репрессиям, стоит на грани уничтожения. Еще 1-2 шага — и нечего будет уничтожать, мы превратимся в чистый объект. Это опасно, это огромное интеллектуальное напряжение — но к этому надо готовиться. Это неизбежно. Мы снова субъектом, либо нас просто не будет».